При этих формах алкоголизма происходит «ползучая» деградация лич-
ности, охватывающая прежде всего моральные и волевые качества. Но самое
главное, клинически не диагностируемые формы «пивного» алкоголизма вызы-
вают мутационные процессы в генофонде. Отсюда мертворожденные и нежизнес-
пособно рожденные дети и бесплодные браки.
Безусловно, к мутационным социальным стигмам нужно отнести не харак-
терные для нашей многонациональной страны серийные убийства, одну из форм
так называемых немотивированных преступлений (здесь же, например, бегство из
воинских частей солдат, убивающих товарищей, принявшее за последние десять
лет эпидемический характер, и уход из семьи в бомжи в любом возрасте, импуль-
сивные самоубийства и членовредительства).
В клинической медицине нет диагноза «мутант». Врачи не берут на себя
ответственность говорить о негативных социальных явлениях как образе жизни
мутантов, для которых девиантные и делинквентные формы поведения явля-
ются клинической нормой, ибо вырождение ни в каком смысле не есть болезнь.
Врач не может поставить диагноз обществу, точно так же как не может лечить
общество («шоковая терапия» по отношению к обществу — изуверское понятие).
Социальный врач как социолог, вооруженный знаниями и методами курации
общественного человека {превращающегося сначала в человека толпы, в том числе,
криминальной толпы, а потом — в вирулентного мутанта, способного вызвать
психическую эпидемию в массах), оказывается по сути дела, врачом человеческого
общества. Но это возможно de jure, если в обществе социальная медицина фун-
кционирует как институт.
Институализация социальной медицины в России — чрезвычайно актуальная
задача.
Возьмем в качестве примера проблему сексуальных меньшинств, не пере-
стающую быть de facto актуальной в любом, самом стабильном демократичес-
ком обществе. С социальной точки зрения гомосексуалист — вполне нормаль-
ный человек. Однако с точки зрения клинической медицины гомосексуализм —
это или болезнь, или уродство как результат мутации